Моноспектакль – одна из самых сложных форм театрального искусства. Актер остается на сцене один и взаимодействует исключительно с воображаемыми партнерами и неодушевленными предметами. Он лишен возможности перевести дух за кулисами и повторить текст. На протяжении всего сценического действия внимание зрителей приковано исключительно к нему, а значит сфальшивить так, чтобы это осталось незамеченным, практически невозможно, тем более в условиях камерного театра.
Постановку пришли посмотреть и жители района, и дети, занимающиеся в театральной студии. В рамках данного проекта у каждого жителя есть возможность прикоснуться к театральному миру, он для них стал в шаговой доступности.
Именно в таких условиях, а точнее, предлагаемых обстоятельствах, оказался актер Алексей Левшин в актовом зале библиотеки № 167 в пятницу, 3 ноября. Он показал зрителям моноспектакль по письмам и рассказам Михаила Булгакова «Место действия — Москва», состоявшийся при поддержке Совета депутатов муниципального округа Москворечье-Сабурово.
«Бесценный друг мой! Итак, вы настаиваете на том, чтобы я сообщил вам год катастрофы, каким образом я сделался драматургом? Скажите только одно – зачем вам это? И еще: дайте слово, что вы не отдадите в печать эту тетрадь даже после моей смерти», — такими словами начинается моноспектакль Алексея Левшина. Такими же словами начинается и неоконченная повесть Михаила Булгакова «Тайному другу», которая послужила основой для «Театрального романа», также не оконченного. На основе этого произведения написан сценарий для спектакля.
Тетради писателей отдавать в печать все-таки стоит, даже если они просят этого не делать. Когда-то Франц Кафка попросил своего друга Макса Брода сжечь его записи после того, как его, Кафки, не станет. Брод, убежденный в гениальности Кафки, нарушил запрет писателя и опубликовал переданные ему записи. Поступи Брод, как завещал ему Кафка, не было бы гениального «Процесса». Но это уже совсем другая история… К сожалению рукописи, даже гениальные, все же горят. Вот и Булгаков сжег свой дневник. И он сгорел себе, как и продолжение «Мертвых душ». Правда, до нас этот дневник все-таки дошел, потому что копию его сняли на Лубянке. И этот дневник, наряду с неоконченной повестью, также лег в основу спектакля, как и ряд других произведений: «Кабала святош», «Дни Турбиных», «Мастер и Маргарита» и другие. Самый читаемый булгаковский роман в спектакле не цитируется, но намек на происходящие в нем события есть. А что касается мистической атмосферы, так она ощущается при одном только упоминании о Булгакове.
Алексей Левшин поставил себе непростую задачу – показать внутренний мир художника в условиях тоталитарного общества. В таких условиях творчеству неизменно сопутствует страх, потому что к литературе в те времена относились очень серьёзно – за неё иногда даже лишали жизни. Действие происходит в основном в какой-то нехорошей московской квартире, освещённой неприятным светом, где герой видит в тревожных снах то младшего брата с залепленной черной пленкой грудью, то изрытого оспой командира петлюровского полка. Дело было в начале 20-х годов – в это время Булгаков работал над романом «Белая гвардия». Соседка бабка Семеновна отчитывает героя за то, что у него ночью «опять светик горел … счетчик-то общий, всем накладно…а писания по ночам нам не полагаются, мы не интеллигенция». «Писания» не полагаются, посмотри Сталин «Дни Турбиных» не пятнадцать, а хоть все тридцать раз. Все равно не полагаются. И все же жажда творчества, если она настоящая, неизменно побеждает во все времена, и роман будет написан, пусть даже в стол, и пусть напечатать его согласен только дьявол, который приходит в гости.
Спектакль продолжался полтора часа. После его окончания Алексей Левшин общался со зрителями, большинство из которых еще не закончили школу. Постановка для восприятия достаточно трудная – одна из юных зрительниц честно призналась, что «ей не все понятно». Вероятно, это нисколько не просчет, скорее расчет режиссера (а в этом спектакле Алексей Левшин сам себе режиссер): заинтриговать зрителя и подтолкнуть его к изучению жизни и творчества писателя. Даже если понятно далеко не все, это не отменяет волшебства, случившегося на сцене, где действовал персонаж, живущий напряженной внутренней жизнью, а не на показ, выстрадавший себя в искусстве, открытый для подлинных человеческих переживаний и устремлений.
